Бóльшая часть наших переживаний не оставляет в мозге никакого следа. Абсолютная память – это миф.

В недавно вышедшей книге (''Книга о забывании'', ориг. на нидерл. ''Vergeetboek'') профессор истории психологии Douwe Draaisma (Гронингенский университет) пишет о поразительных взаимоотношениях между сохранением информации в памяти и забыванием. ''Воспоминания – это не счет в банке, к которому ни у кого нет доступа,'' – объявляет автор. Предлагаем два материала, связанные с выходом книги.

1. В разделе науки газета NRC Handelsblad публикует переработанный автором фрагмент из книги:

''В серии фильмов ''History by the Minute'' о канадском наследии есть сюжет о нейрохирурге Уайлдере Пенфилде (Wilder Penfield, 1891-1976). История начинается в одном из домов Монреаля, вечером 1934 года. В комнате сидит мужчина и читает газету, рядом стоит его жена. Она говорит, что чувствует запах горелого хлеба. Мгновением позже он едва успевает подхватить ее – у женщины начался эпилептический припадок. В следующем эпизоде она лежит на операционном столе. Камера крупным планом показывает хирурга: перед ним частично открытый мозг пациентки, в руке у него электрод, и он осторожно касается им поверхности головного мозга женщины.

''Каждый раз в момент начала припадка, - говорит он коллегам, - она чувствует запах чего-то горелого. Если мы сейчас сможем вызвать этот запах с помощью стимуляции поверхности головного мозга, то мы сможем отследить источник припадков''.

Камера идет вниз, и мы видим лицо женщины. Она в полном сознании.

''Госпожа Голд, - спрашивает нейрохирург, - Вы что-нибудь чувствуете?''

''Вы облили мою руку холодной водой, доктор Пенфилд?''

Доктор не отвечает.

''А сейчас?''

На ее лице появляется тревожное выражение.

''Хлеб подгорел! Доктор Пенфилд, я чувствую запах горелого хлеба!''

Пенфилд обменивается понимающим взглядом с коллегами. Найдено!

Подобные операции выполняются и в наше время. Суть того, что носит сейчас название ''метод Пенфилда'' не изменилась: под местным наркозом удаляется часть черепной коробки, и потом нейрохирург с помощью электрода тестирует нечувствительную к боли поверхность головного мозга. А пациент должен рассказывать, какие ощущения у него при этом возникают. Основанием для такой операции чаще всего является удаление опухолевой ткани или отслеживание очага эпилепсии.

Бумажные метки

К 1950 году Пенфилд, который в то время возглавлял Монреальский неврологический институт, выполнил уже не одну сотню операций. Реакции пациентов тщательно фиксировались, а уже проверенные участки поверхности мозга он помечал крошечными кусочками бумаги с номерами. Потом делалась фотография мозга. Если раздражение поверхности вызывало ощущение, которое всегда предшествовало приступу, то можно было начинать операцию, которая чаще всего сводилась к удалению части ткани мозга в этом месте.

Исследования Пенфилда на эпилептическом мозге привели к созданию фундаментальных работ по анатомии мозга и хирургическому лечению эпилепсии. Но своей репутации за пределами нейрохирургии он обязан теории, произведшей сенсацию. У Пенфилда сформировалось убеждение, что наш мозг регистрирует все, что мы воспринимаем и переживаем, и следы этих переживаний сохраняются на протяжении всей жизни человека. ''Забывание'' на самом деле означает потерю доступа к этим следам. В 1952 году появился термин total recall (''вспомнить все''), и означал он следующее: в нашем распоряжении вся наша память, но практически все наши воспоминания ''закрыты на замок''.

Гипноз

Данная теория широко распространена и в наше время. Согласно данным опросов, 4 человека из 10 верят в эту версию абсолютной памяти. А опрос среди психотерапевтов показывает, что добрая половина из них считает, что к скрытым воспоминаниям можно подобраться с помощью гипноза. Когда их спрашивают, откуда они почерпнули это представление, то именно психологи часто ссылаются на ''неврологические эксперименты'', которые якобы это показали. Но что именно обнаружил Пенфилд? И что говорит об этом современная наука о мозге?

Стимуляция височной доли мозга вызывала у некоторых пациентов любопытные реакции. У пациентки М. (26 лет), страдающей эпилепсией, припадки начинались с deja vu, иногда за переживанием ''уже виденного'' следовал флэшбек, в котором она как бы заново переживала какие-то эпизоды из своей жизни. При операции была сделана фотография зон, которые разражались с помощью электрода. Так, раздражение в точке 11 вызвало у пациентки слуховые воспоминания: ''Да, мне кажется, я слышу, как мать зовет своего сынишку. Похоже, что это было много лет назад. Кто-то из живших по соседству''. Раздражение в точке 13: ''Да, я слышу голоса. Это поздняя ночь, где-то до- или после масленицы, какой-то передвижной цирк''. Все, что она ''видела'' и ''слышала'' несло в себе чувство стопроцентной надежности.

То, что эпилепсия в височной доле может вызывать deja vu и грезоподобные переживания было установлено еще в 1888 году д-ром Hughlings Jackson, который даже ввел в этой связи термин dreamy state (грезоподобные состояния). Но вот то, что касание электродом тоже, похоже, активизирует следы памяти, было действительно впечатляющим открытием. Что касается звуков, то эти воспоминания были для пациентки как прослушивание внутреннего магнитофона, который все это время без ее ведома работал в мозге и записывал все, что она когда-либо слышала. Это очень напоминало ''забытые воспоминания'': шум играющих детей, звук от проходящего вдали поезда.

Пенфилд делает вывод, что височные доли регистрируют все когда-либо, даже вскользь, виденное, слышанное или явленное во сне – этакий запредельный архив впечатлений, восприятий и переживаний. Пенфилд объяснил в журнале Science, что поток сознания оставляет за собой нейронный след, который впоследствии может быть активизирован с помощью электричества: наш мозг сохраняет пережитое, как магнитофон.

Пенфилд точно не знал, расположены ли следы памяти на поверхности височной доли и ''включало'' ли их стимулирование с помощью электродов в таком случае, или же данное раздражение, наоборот, выключало структуры на поверхности, в то время как глубоко залегающие цепочки, обычно заблокированные, становились активными. Но он был абсолютно уверен, что с помощью электростимуляции височной области можно ''проиграть'' часть записи. Он думал, что открыл абсолютную память.

Воспоминания

Пенфилд получил в 1933 году первые электрические флэшбеки в мозге пациента с эпилепсией. В последующие полвека его идеи не опровергали. И не потому, что не было других нейрохирургов, проводящих подобные эксперименты. И в других операционных были пациенты, которые сообщали о звуках и образах, которые они воспринимали как воспоминания.

В 1982 году Pierre Gloor и четверо его коллег-неврологов опубликовали данные о новой серии экспериментов на эпилептическом мозге. 29 пациентам были в мозг вживлены глубинные электроды. Их сохраняли на месте на протяжении нескольких недель, и они отслеживались с помощью телеметрии. В отличие от Пенфилда, который стимулировал только поверхность мозга, в этом исследовании некоторые электроды достигали гиппокампа и миндалевидного тела, которые являются частью лимбической системы, а это эволюционно древний отдел мозга, который участвует в процессах, связанных с бодрствованием, памятью и эмоциями. У 62% пациентов отмечены те же признаки, что и у Пенфилда: deja vu и флэшбеки. Но чаще всего пациенты сообщали о страхе. В одном случае страх был связан с детскими воспоминаниями и боязнью захлебнуться в воде; в другом случае это был страх, что не была сделана работа, которая должны были закончить двумя неделями раньше. Во всех случаях восприятия были не более чем отдельно взятыми изолированными образами, которые никак не производили впечатление фрагмента проигрываемой записи, сделанной ранее. Все ощущения и переживания, возникали в результате стимуляции лимбической системы, а раздражение поверхности височной доли не давало никаких ощущений и образов.

Эти данные привели к изменению интерпретации результатов Пенфилда. Deja vu и флэшбеки возникали лишь при разрядах в лимбической системе. То, что Пенфилд все это время отмечал их при воздействии на поверхность височной доли, вероятнее всего, было обусловлено тем, что при раздражении мозга возникали малые эпилептические припадки, которые в свою очередь вызывали дисрегуляцию в более глубоких структурах мозга. Активация гиппокампа была причиной странных смещений во времени, которые придавали восприятиям чувство ''знакомости''. Таким образом все переживания, включая галлюцинации и фантазии, обретали характер воспоминаний. Даже если человек во время припадка считал, что находится в каком-то совершенно незнакомом ему месте, он все равно воспринимал это как воспоминание.

Публикация в 1976 году – через 5 лет после смерти Пенфилда – этих данных не привела к появлению в газетах заголовков типа ''Последние исследования показывают: никакого записывающего устройства в мозге нет''. Да и неизвестно, могут ли подобные статьи поменять мнения огромного количества людей, убежденных в том, что наш мозг запоминает все происходящее с нами. Нестираемые следы Пенфилда пополнили ряд широко распространенных мифов о мозге, в числе которых утверждение, что ''мы используем лишь 10% нашего мозга'', или что ''женщины могут лучше делать два дела одновременно, потому что у них большей связей между двумя полушариями мозга''. Люди верят в эти мифы не потому, что есть убедительные доказательства их правоты, а потому что просто хочется в это верить.

Абсолютную память нередко описывают с помощью метафор (''магнитофон'', ''жесткий диск''). И действительно, если автоматическое устройство в состоянии регистрировать и сохранять какие-то стимулы, то почему это не по силам более совершенному органическому инструменту, каковым является мозг человека? В конце концов, воспоминания ''складируются'' в форме связей между клетками головного мозга, и если учесть, что количество клеток мозга составляет около 100 миллиардов, то очевидно, что количество связей достигает астрономических величин и что в одном мозге должно быть достаточно места, чтобы вместить опыт многих жизней. Но с другой стороны, это же работает против теории абсолютной памяти: человек за день теряет в среднем около ста тысяч клеток, т.е. около 30 миллионов за год. И ткань мозга тоже приходит в упадок. Мозг – не механическое устройство, а орган. На его функционирование влияют химические процессы, у него есть циклы роста и отмирания, то есть мозг больше похож на участок тропического леса, чем на жесткий диск компьютера. Следы памяти – это не колея в стерильной среде, навечно законсервированная. Они подвержены нейронному гниению и заглуханию. Что же делает идею сохранения в мозге всего, что мы восприняли нашим сознанием, столь привлекательной?

Отчасти ответ заключается в том, что у нас есть свой личный опыт с ''забытыми воспоминаниями''. Можно утром проснуться в полной уверенности, что никакие сны тебе ночью не снились, а затем в течение дня столкнуться с чем-то, что вынесет в сознание ''забытый'' сон. Или же ты абсолютно точно не помнишь, как звали соседей, когда тебе было 5 лет, а неделю спустя, на борту трейлера ты вдруг видишь ту самую фамилию и сразу же ее узнаешь. То есть, с одной стороны, довольно трудно доказать, что чего-то в твоей памяти нет. Всегда сохраняется возможность последующего выхода в сознание через ассоциации того, до чего ты не можешь добраться в данный момент.

Возможно, что вера множества людей в то, что память хранит все, говорит о трудности примириться с неприемлемой для многих идеей: бóльшая часть пережитого нами не оставляет после себя никакого следа, как будто этого и не было. Миф об абсолютной памяти несет в себе успокоение – есть мозг, который все регистрирует и ничего не забывает. И этот миф востребован современным человеком''.

2. ''Наша память довольно своенравна'': фрагменты интервью в газете Volkskrant:

Размышления о воспоминаниях и забывании обычно связывают с фактором возраста, отмечает Draaisma. ''Когда мне было за 40 лет, я написал книгу ''Почему по мере старения жизнь течет быстрее''. В этом возрасте замечаешь, что во времени случились изменения. Теперь, когда мне ближе к 60 (автор родился в 1953), ко мне становятся применимы жалобы, характерные для старости: не могу припомнить имя, или в беседе не приходит на память название фильма или книги. Это – изнашивание ассоциаций. Потому что части нашей памяти зависят от ассоциаций, а названия сами по себе ассоциаций не имеют, и потому первые трудности возникают с воспоминанием имен. Сейчас я замечаю, что многое стерто из моей памяти. Я начинаю думать о тех вещах, в которых хорошо разбирался в 20 лет, и пытаюсь сравнить то, что было, с тем, что я могу воспроизвести на эту тему сейчас, и приходится констатировать, что многое из того, что я раньше знал, уже исчезло. Это касается и фильма, который я видел месяц назад, и книги, которую я прочитал в прошлом году''.

- Но это не распространяется на собственный опыт?

Draaisma: ''Не могу это с уверенностью утверждать. С развитием средств поддержки памяти, мы все чаще осознаем, что что-то уже исчезло из нашей памяти. Сейчас принято производить видеосъемку важных событий в жизни, и если Вы просмотрите запись пять лет спустя, то с удивлением обнаружите там кого-то, о ком Вы не помните. Наше поколение – в силу технического прогресса - больше, чем поколение наших родителей сталкивается с проблемой забывания''.

- Вы пишете, что люди склонны описывать память с помощью метафор, например, называя ее компьютером. Что Вы хотите сказать? У Вас есть иные метафоры?

Draaisma: ''Люди склонны сравнивать память с тем, что для них лично стало символом сохранения, напр., компьютером или фотографией. А для забывания используются иные метафоры: решето, дуршлаг. Но все они предполагают, что сохранение в памяти и забывание – противоположные процессы, и, соответственно, одно исключает другое. На самом деле, забывание замешано в наши воспоминания, как дрожжи в тесто.

Я бы применил к памяти иную метафору, средневековую – палимпсест, т.е. повторно используемый кусок пергамента. Пергамент был дорог, и потому старые тексты с них соскребали или смывали, или поверху писали новый текст, через некоторое время сквозь новый текст начинал проступать старый. На мой взгляд, палимпсест – очень хороший образ послойности воспоминаний: приходит новая информация, старая стирается, но в принципе, старая информация скрыта в новой. В Ваших переживаниях также резонируют Ваши воспоминания, и уже поэтому нельзя описывать воспоминание как непосредственную копию пережитого. Они абсорбируются тем, что там уже есть''.

- Вы утверждаете, что воспоминания обладают способностью изменить предшествующую память о событиях. На основании чего Вы делаете этот вывод?

Draaisma: ''Меня натолкнуло на эту мысль интервью в газете. Это было интервью с актрисой. Она рассказывала, что развод не только приносит иное будущее, но и затрагивает Ваше прошлое. Если у Вашего партнера была связь на стороне, то это знание ретроспективно меняет Ваши воспоминания и придает Вашему общему опыту определенную окраску, дает иное толкование''.

- Центральное утверждение книги парадоксально само по себе: в памяти главное – это забывание.

Draaisma: ''Когда перед Вами встает задача воспроизвести пережитое вчера или прочитанное на прошлой неделе, то придется констатировать, что бóльшая часть этой информации уже забыта. И память здесь не виновата, потому что у забывания есть защитная функция. Если сохранять постоянный доступ ко всей полученной информации, то мир превратится в огромное размытое пятно. В нем невозможно жить без селекции и конденсации. В принципе, для выживания нужно сохранять лишь ту информацию, которая Вам понадобится в будущем''.

- Можно ли забыть травмирующие события?

Draaisma: ''Я не думаю, что травму можно забыть. Посмотрите, как мы себя с ней ведем: пытаемся выбросить ее из головы, избегаем ассоциаций, связанных с ней. Посмотрите на поведение узников лагерей после войны: они избегают памятных церемоний и не читают в эти дни газет, т.е. эти воспоминания не забыты, они не хотят их актуализировать. То же и с пострадавшими от изнасилований, пожаров, несчастных случаев. Эти люди часто страдают от ярких наплывов воспоминаний о событии, от ночных кошмаров. То есть травма не ушла; она возвращается в самый неподходящий момент''.

По материалам:

‘Het geheugen is ongezeglijk’. - de Volkskrant, 03.11.10, p. 48-49.

Verdwijnbrein. – NRC Handelsblad, 30.10.10, Sect Wetenschap, p. 8.